Душе всегда пятнадцать лет

Понимают ли нас взрослые? Для начала я бы уточнила: а какие?
Те, которые над нами в силу возраста (я старше — значит, я умнее), иерархии (я начальник — ты дурак), жизненного опыта (я знаю, как надо, а ты молодо-зелено)? Честно говоря, такие взрослые меня всегда настораживали.

Среднестатистические взрослые — скучные и озабоченные, правильные до подозрительности и предсказуемые, как трамвайные пути. В детстве мне было их жалко. Казалось, они не понимают самого главного. Или не хотят понять. От них хотелось держаться подальше, не говорить им всей правды и, самое главное — не становиться как они. Помню, девочки в классе мечтали о взрослой жизни — а мне не хотелось взрослеть. Мне нравились мои пятнадцать! Это ощущение «накануне» каких-то больших и важных событий, предвкушение их, это радостное удивление красоте мира — оно осталось со мной. Потом, много позже, у Дины Рубиной я прочла: «Душе всегда пятнадцать лет» и улыбнулась. Она знала! Она меня понимает.

Чуковский, говорят, ощущал себя на шесть лет, а Маршак — на пять. Детские писатели, с которыми я разговаривала, называли «внутренний» возраст от шести до десяти лет. Один восьмидесятилетний художник запульнул в меня снежком. С творческими людьми, которые не потеряли, не забыли своего внутреннего ребенка, мне интересно и, по большому счету, мне все равно, сколько им лет.

Понимание зависит не столько от возраста, сколько от похожести или непохожести. Мы на одной волне, нам есть о чем поговорить, мы понимаем друг друга без слов, нам хорошо вместе. Однажды с удивлением обнаружила, что многие мои подруги годятся мне в дочери. И мы прекрасно понимаем друг друга, раз дружим десяток лет. Муж, напротив, из поколения «родителей», но я не ощущаю эту пресловутую разницу в возрасте. Куда важнее общность интересов, среда, из которой мы оба вышли. В браки между угольщиками и принцессами я не верю, а вот в общее прошлое, одни и те же прочитанные книги и услышанную музыку — очень.

Еще, мне кажется, на способность к пониманию большой отпечаток накладывает профессия. Есть такое слово «эмпатия», его по-разному переводят, мне ближе всего «вчувствование», умение понять чувства другого как свои, поставить себя на его место. Журналист слушает столько разных историй, столько раз проживает чужую жизнь, старается услышать и понять каждого в горе и в радости, оставаясь объективным при этом… Интуитивно чувствует, какой вопрос задать в беседе, где промолчать, где улыбнуться, где надавить, где отпустить… А если у тебя этого умения нет и нет способности понять другого, ты в профессии не состоишься. То же самое, думаю, у талантливых педагогов, которые чувствуют и понимают детей. Есть же учителя, которые пришли в профессию по призванию. Но вершина понимания человеческой натуры — это, конечно, большие писатели и поэты, «инженеры человеческих душ», прозорливцы. Вот кто должен понимать мотивы поступков своих героев, чтобы вышла не схема, а живой человек. А потом, когда читатель раскрывает книгу, ставшую классикой, он что говорит? — как будто про меня написано! Он там черпает понимание и утешение. Я думаю, Анна Ахматова значила для влюбленных девушек гораздо больше, чем любая знакомая взрослая женщина. Поэтому ее стихи — классика, и их будут читать, пока существует любовь.

Еще одна причина, почему я вспомнила поэтов и писателей, которые мне в юности были куда ближе, чем окружающие меня взрослые. У родственников все-таки огромное желание тебя оградить и уберечь. Инстинкт самосохранения (и сохранения потомства) у них зашкаливает. А у творческих людей всегда выход за норму, всегда самопревышение — то, что молодежи очень нравится. Они рискуют, они азартны, они стараются сделать невозможное (и делают). Как только это состояние проходит, наступает старость и, увы, творческое бессилие. Поэтому до старости некоторые не доживают (что может быть лучше смерти на взлёте или на вершине холма?). Я бы сказала: настоящие творцы длят творческую молодость, пока это возможно. Потому что молодость — это гибкость и способность меняться.

Еще, мне кажется, 25 лет новой России не прошли даром, и отношения родителей и детей стали другими. Сейчас много семей, где родители и дети — друзья, раньше это было исключением из правил. Всегда была дистанция, субординация, ступенька. Отношения были более авторитарными, потому что государство было более авторитарным. Сейчас оно движется в сторону демократии — и постепенно это сказывается на отношениях. Я за отношения «мы друзья» в семье. С ребенком мы разговариваем на равных, так всегда было, с ее детства. Я признаю, что современные дети в чем-то разбираются лучше взрослых, поэтому мы с детьми и учениками временами меняемся ролями.

В «детской» теме я, можно сказать, с 2001 года, когда пришла в газету и стала писать о детях и молодежи. При этом ни своих детей, ни студии юных журналистов «Микс» у меня еще не было. Просто мне было интересно смотреть на мир, как они. И это желание пока не прошло)) Просили привести примеры из жизни — ну, вот пример, который мне очень нравится. Первые годы «Микса», пришли ребята, я им рассказываю о журналистике, проходит занятие, другое… На третьем занятии симпатичная девочка поднимает руку.
— У тебя вопрос?
— Да. Когда вы начнете на нас кричать?

Сказать, что я опешила — ничего не сказать.
— А зачем? — спрашиваю.
— Ну, учителя всегда кричат…

С девочкой этой мы до сих пор дружим. Она помогла мне что-то понять, а я — ей. Слава Богу, кричать на занятиях мне так и не пришлось. Но мне проще, у нас студия по интересам, а не обязаловка, у нас мало детей в группе. Дополнительное образование — тот в чем-то идеальный мир отношений взрослых и детей, когда все увлечены любимым делом. Учителей, которые кричат, я вполне понимаю — они вынуждены учить ВСЕХ, зачастую против их воли. О каком понимании может идти речь? Только принуждение, только хардкор.

Закончить хочется стихотворением моей подруги Ольги Ромашовой. В нем описаны классические отношения мамы и дочери, классическая ситуация непонимания. О понимании Оля пока не написала. И, значит, продолжение следует…

Звёзды

Сегодняшний вечер так мартовски тих,
И звёзды висят в небесах голубых.
И я надеваю ботинки скорей
И маме кричу уже возле дверей:
«Я к звёздам!»
И мама не ахнет: «Куда?!?»
Она понимает (почти что всегда!).
Не будет полдня докучать ерундой —
Ведь мама же тоже была молодой!

И вот я уже надеваю пальто,
Но мама сказала, что, мол, ни за что,
Но мама сказала, что годы не те,
Что мало ли кто там торчит в темноте,
А звёзды… Их видно прекрасно в окно…

Да, мама была молодой.
Но давно.

Галина АХСАХАЛЯН, журналист, педагог дополнительного образования.
Фото Ирины СЕРОВОЙ.